Жизнь навыворот - Страница 100

К оглавлению

100

– Доставайте телефон, Серафима.

Рука со шнурком послушно скользнула в карман.

Пусть он не ответит.

Пусть гуляет с Айном, занимается с Игорем, смотрит с Савелием очередную сопливую мелодраму.

Только, пожалуйста, пусть не ответит.

Но три гудка спустя в салоне раздалось знакомое:

– Има?

Они говорили по-английски, и пчелиный рой, поселившийся в голове Серафимы, не давал ей как следует вслушаться. Внезапно Глеб перешел на русский, чтобы шепотом приказать:

– Скажите, что с вами все в порядке, Серафима.

– Со мной все в порядке.

– И ему нужно прийти.

– Тебе, – сделанная после слова пауза забрала последние силы, – нужно прийти.

Она ненавидела себя в это мгновение.

Больше, чем когда проснулась в незнакомой постели, и плохо различимый из-за нещадного жжения в глазах мужчина сказал ей уходить.

Больше, чем когда под уговорами любимого, как ей казалось человека, согласилась на заказной материал. Больше чем когда, придя под утро, нашла разбитую инсультом бабушку.

Нырнув в эту кислую, пахнущую тиной жижу с головой, Серафима пила ее, надеясь упиться до смерти.

Но очередной разряд выбил ее в реальность.

– Ответьте вашему рыцарю, Серафима. Повторите, Аргит, она немного задумалась.

– Има, ты слышать?

– Да.

Скажи, что она сама виновата, и ты не придешь.

Аргит, чтоб тебя, это же великое сокровище Туата де Дананн!

Скажи…

– Не бойся, фиахон, – она услышала его улыбку. – Я приду.

Серафима уснула, как только машина сдала назад. Или потеряла сознание. Она не помнила: вот буквально мгновение назад перед ней маячили окна «Пятерочки», а теперь, куда хватало взгляда, тянулся сонный декабрьский пес.

А потом они шли, и Глеб касался обсыпанных ледяной пудрой стволов, оставляя, похоже, те самые метки.

Еловые лапы мели плечи, сбрасывая за шиворот холодную пену. Руки покраснели, но Глеб не сказал надеть перчатки, а спрятать их в карманы или рукава куртки, тело отказывалось.

И спотыкаться тоже не хотело.

Падать.

Хоть как-то замедлить продвижение к конечной точке, которая, как боялась Серафима, вполне могла стать последней.

Открывшаяся за частоколом темных стволов поляна была небольшой, но судя по аккуратным пенькам, положенному набок бревну и подпалинам, виднеющимся через прохудившийся снежный покров, – в теплое время пользовалась популярностью.

Глеб приказал Серафиме остановиться. Достал из кармана неказистый нож и принялся отрезать их от внешнего мира высеченным в земле кругом. Холодное железо и грубая соль – ей он аккуратно посыпал проведенную линию, запечатав границу несколькими каплями своей крови.

Серафима наблюдала за этими приготовлениями молча, незаметно подергивая кончиком мизинца на левой руке. То ли беспамятство, то ли зимний воздух, то ли вернувшаяся здоровая злость позволили ей перезагрузиться – призвать к порядку расклеившееся сознание.

Сдаваться, а уж тем более тащить за собой Аргита, она не собиралась.

– А теперь мы будем ждать, – Глеб отряхнул руки и встал за ее спиной.

Замерзнуть Серафима не успела.

За серебрящейся снежным покровом елью мелькнула серая тень, вылетела на поляну, и у самой границы круга была остановлена другой.

Затаив дыхание, Серафима смотрела, как рассыпались по черной коже ярко-красные пряди. Незнакомец шагнул в сторону, открывая обзор и замершего на другом конце полянки Аргита. В кобальтовых глазах потомка богини Дану танцевал шторм.

– Ты опоздал, – сказал Глеб, обращаясь, по-видимому, к своему сообщнику.

Наверняка это он был у нее дома.

Забрал шкаф. И меч.

Усыпил Айна.

– Ты не говорил, что будешь привозить его женщина.

В произнесенной, с таким же, как у Аргита, акцентом, фразе Серафима услышала неодобрение.

Мелькнуло нахмуренное лицо с резкими чертами и злым изумрудно-зеленым глазом.

– И ты делать ей плохо. Я не буду прятаться за человеческая женщина, Глеб. Отпусти ее.

Рука на ее плече сжалась так, что Серафима вскрикнула бы, имей она возможность, кричать, но голос начальника Первого отдела был спокоен:

– Положи меч между нами, Аргит. Отойди назад и тогда я ее отпущу.

Едва различимое движение руки, и меч упал на дырявый снежный ковер. Блеснула серебристая рукоять, разжались пальцы, сминавшие ткань ее куртки.

Серафима почувствовала тычок в область сердца, услышала короткое:

– Иди. Медленно.

И пошла. Кукольными шажками, практически не отрывая от земли непослушные ноги. Опустила взгляд, стараясь различить нарисованную на земле границу.

Белое на белом. А голова кружится, будто в нее встроили центрифугу.

И все же она должна увидеть.

Границу круга Серафима не увидела, почувствовала. По тонкой, словно стенки мыльного пузыря, пленке, накрывшей лицо, по легкому дрожанию браслета на запястье.

Покачнувшись, она шаркнула по земпе подошвой и волоком подтянула вторую ногу.

Браслет затих.

Дрожа от напряжения – заметит или нет – Серафима шла к лежащему на снегу сокровищу Туата де Дананн. И Аргиту, который не отрывал от нее взгляда.

Хотелось бежать.

Убраться с его пути.

Перестать быть обузой.

И потом, когда все закончится, попросить прощения.

И пусть таскает ее на руках, если так нравится.

Она, в конце концов, совершенно не против.

Серафима поравнялась с клинком.

Шаг, и отливающие синим ножны остались позади.

100