– Почему?
От искренности его недоумения стало тепло.
– Ну…
– Има красивая, – спокойно сказал Аргит, перехватывая ее за талию. – И когда поединок, и когда секс. Надо пробовать.
– Только дома, – чтобы не расплыться в совершенно дурацкой улыбке Серафима прикусила губу.
– Дома, – согласился он, пересчитывая застежки корсета.
Бой курантов, и на двенадцатом на гостей обрушивается водопад блестящих конфетти.
Хрустальная песнь бокалов обещает исполнение всех желаний.
Брызги шампанского.
Медвежьи объятья Захара. Аккуратные поцелуи за миллиметр от щек с Дашей, дабы не испортить макияж. Игорь в твидовом костюме с новехонькой трубкой в руках, устал соглашаться, что, да, он сыщик с Бейкер-Стрит, а никак не известный профессор Оксфорда. Улыбки, смех, странная эйфория, которую периодически портит подозрительное жжение в горле.
К утру Серафима смирилась с грядущей ангиной и удивилась, вечером обнаружив себя совершенно здоровой. Эльфийская постельная магия не иначе.
Остаток первого дня года начался лениво. Кофе, «Оливье», переписка в мессенджере с довольной, как отхватившая цистерну сметаны кошка, Дашей. Савелий, примеряющий угги с эксклюзивной росписью под хохлому, и рычащий на новый комбинезон Айн.
Вызов от диспетчера с просьбой заглянуть в соседний дом – проверить жалобу. По всем приметам пустышка, но бабуля звонит уже третий раз, а дежурный инспектор сейчас на вызове.
Решив, что сверхурочных много не бывает, Серафима оставила Аргита с Айном исследовать двор, а сама поднялась к указанной квартире, которая, как и предположил диспетчер оказалась чистой. То есть известные мифологические и прочие сущности там отсутствовали, зато присутствовали кошки. Очень много кошек и нечесаная женщина в халате настолько грязном, что первоначальный цвет его Серафиме угадать не удалось. То ли синий, то ли зеленый.
Бабка поминутно крестилась, сплевывала через левое плечо и возила по груди замызганным куриным яйцом. Отбившись от кошек и немытой, поди, пет десять чашки с подозрительной жидкостью, выдаваемой хозяйкой за чай, Серафима позвонила Теме, а потом в скорую. Для этого пришлось закрыться в туалете – бабуля начала что-то подозревать.
В туалете тоже были кошки. На одну из них она, кажется, наступила.
Когда скорая таки приехала, Серафима с хозяйкой кружили по комнате.
– Вот, – сказала она, аккуратно, выбивая у женщины очередной острый предмет, – забирайте ее.
Осознав масштабы возни с оформлением и внезапно понадобившейся полицией, Серафима позвонила Аргиту и попросила ждать ее дома. ОК, встретить, когда она закончит.
Истошный женский вопль догнал ее на лестничной клетке.
Серафима замерла, а после повторного бросилась обратно, перепрыгивая через две ступеньки зараз.
Почему она остановилась на третьем этаже, Серафима не знала. Просто зудящее мелким комаром чутье скомандовало: «Стоять!», – и указало на застарелый пролежень двери с остатками дермантина.
Захрипел звонок.
Зверея от доносящихся с той стороны сдавленных вскриков, Серафима до боли вжимала палец в давно оплавленный и зарубцевавшийся пластик, а второй рукой набирала сто два. Нажать вызов не дали звуки разбившегося стекла, маты и пьяное шарканье.
– Кто?
– Люся, соседка. Слыш, твоя мне триста рублей занимала. Отдать хочу.
Серафима понадеялась, что мужик в алкогольном ударе не станет задавать ненужных вопросов, а быстро конвертирует дензнаки в поллитру и дверь таки откроет.
– Вот же сука, дома жрать неча, а она одалживает! Давай!
В приоткрывшееся пространство высунулась грязная волосатая рука. Со всей накопившейся злостью Серафима толкнула дверь и, не обращая внимания на отброшенного к стене, истошно матерящегося мужика, влетела в квартиру.
Запах. Только не кошачьей мочи, а тухлятины, лежалого белья, сырости, давно немытого тела и ландышей.
Усиливающийся до мигрени аромат ландышей шел из темного провала справа по коридору. Оттуда же доносился плач.
И только замерев на пороге, Серафима обратила, наконец, внимание на раскаленный уголек амулета на груди.
Она светилась. Девочка-подросток в короткой джинсовой юбкой поверх модных сиреневых лосин. Из рукавов белой, на пару размеров больше нужного, футболки торчали худенькие руки с потрескавшимся ярко-розовым лаком на коротких ногтях.
Серафима облизала вмиг пересохшие губы.
Дрожащими пальцами нащупала язычок выключателя.
Голая, припорошенная пылью лампочка осветила бетонную коробку комнаты с ошметками обоев в цветочек. Старый диван под покрывалом тигровой масти. Рассохшиеся доски пола. И грудой тряпья на нем – тело женщины.
Серафима подняла взгляд на зависшую сантиметрах в двадцати над полом девочку и медленно, словно перед ней оказалась готовящаяся к броску кобра, потянулась за телефоном. Если верить методичке, призраки не поддаются фото и видеофиксации. И в принципе безвредны для тех, кто не слышит их нытье.
Девочка рыдала, утирая не видимые слезы.
Серафима почти засунула пальцы в карман, когда за спиной послышалась возня и невнятная матерщина.
Худой кулачок, трущий прозрачное личико, замер, разжался и начал стремительно наливаться чернотой.
…В случае насильственной смерти с предшествующими ей травмирующими психику обстоятельствами возможна трансформация сущности в…
«С-с-сука!» – прошептала Серафима, наблюдая, как светлые волосы призрака темнеют, поднимаются тонкими змеями, а футболка вытягивается в нереальной белизны рубаху, под которой бурым пятном проступает гротескное тело мары.