Жизнь навыворот - Страница 2

– А тебе, Ванюшенька, разве можно уже кувыркаться? Дядя доктор разрешил?

– Че-е-е? – голос у девы оказался высоким и писклявым. – Я вот тут не поняла? Ты че больной че ли? И че это за телка? И че это за тема втроем?!

Последнюю фразу Айн поддержал вопросительным «гав».

– Ладно, голубки, вы тут разбирайтесь, а мне некогда.

И уже закрывая недавно поменянную металлическую дверь, услышала:

– Я вот тут не поняла, ты че пидор?!

Женщина и пес посмотрели друг на друга. Айн вопросительно наклонил ушастую голову.

– Вот и я не понимаю, Айн, – Серафима затопала по ступенькам, – как можно до сих пор не прошить у себя в штрихпунктирных извилинах, что не надо трогать тетю Симу. Особенно если тебе пятнадцать и ты идиот, а тетя взрослая и злая. А еще мы мячик твой в парке забыли. И теперь ты будешь страдать, ушами своими махать трагически, смотреть на меня так, что я сволочью себя последней почувствую. И правильно, потому как ты сегодня, может, человеку жизнь спас, а я игрушку твою любимую прощелкала. Кто я после этого?

Толкнула дверь. Свет залил прихожую.

– Сидеть.

Положила меч на подставку для обуви. Стянула черный пуховик, тяжелые ботинки, сунула ноги в тапочки с кошачьими мордами.

– Значит, так, Айн. Мы быстро моем тебе лапы, и ведешь ты себя прилично. А я обещаю купить тебе ту хреновину, которая сама мячиками плюется. Идет?

– Гав!

– Отлично. Погнали.

Телефон зазвонил, когда Серафима развешивала на просушку собачье полотенце.

– Ты где?

– Только Айна помыла. Сейчас еду к тебе.

– Быстрее давай!

– Тём, а что…

Договорить не успела, собеседник нажал отбой. Серафима задумчиво посмотрела на погасший экран и нервно сдула упавшую на глаза прядь.

Старая вишневая хонда влетела на почти пустую парковку перед хирургическим корпусом областной клинической больницы. Хлопнула дверь. Щелкнула зажигалка.

– Я приехала, – Серафима выдохнула терпкий дым.

– Сейчас спущусь.

Артем встретил ее у входа: куртка нараспашку, на бежевой форменной рубахе пятно, в синих глазах полицейские мигалки.

– Курить есть?

– Тёма, ты бросил и просил меня об этом напоминать.

– Черт, точно. Тогда пошли.

Развернулся на каблуках любимых кроксов и призраком сумасшедшего ученого полетел в отделение. Серафима окинула мрачным взглядом полутемный коридор. Повела носом, нервно приоткрыла рот, обнажив мелкие зубы. Больницы она не любила. Поправила лямки рюкзака и пошла вслед за врачом. Четвертый этаж. Хирургия.

– Здравствуйте, Татьян Михална, – поприветствовала местного сфинкса.

– И тебе не хворать, – дежурная медсестра прижала вязание к объемному животу. – А кого это привезли не знаешь? Звезду какую?

– Ага, Баскова.

О нежной страсти матроны к золотому голосу России Серафима знала от Тёмы. Дама покачала бабеттой цвета баклажан, смерила шутницу недовольным взглядом, осудив и грубую обувь, и узкие черные джинсы и волка, скалящегося из-под расстегнутого пуховика.

– Противная ты девка, Серафима, – глянула поверх очков.

– Стараюсь, – растянула в улыбке узкие губы. – Бахилы дадите?

– Сто рублей.

– Было ж по восемьдесят?

– Ночной тариф. Не нравится, иди в аптеку.

– Жадность – грех, Татьяна Михайловна, – протянула мятую купюру.

– Сейчас будет двести.

Под этим взглядом пасовал даже зав. отделением.

– Ладно, сдаюсь, – подняла руки в знак примирения. – Кого привезли, не знаю. Но судя по Артёму Петровичу, там, скорее, случай сложный, а не лицо известное.

– Твоя правда, – от вздоха всколыхнулась могучая грудь, упакованная в форменный верх.

Татьяна выдвинула ящик стола, бросила в него сотку и не глядя вытащила зеленый целлофановый сверток. Выхватив из пухлых, перетянутых золотыми кольцами, пальцев вожделенный предмет, Серафима натянула бахилы и зашаркала по унылой белой плитке. Путь ее лежал прямо по полутемному коридору, резко пахнущему антисептиком, и направо, к палате для важных персон. Иначе с чего бы Татьяне заикаться о звездах.

– Чего так долго?

Тёма вцепился в нее со рвением энцефалитного клеща.

– Бахилы, – подняла ногу, демонстрируя уродливую зеленую калошу.

– А, точно. Ну, рассказывай, что это за тип? – он почти пританцовывал от нетерпения. – Ты куда пошла?

– Ты первый, – сказала рассматривая незнакомца в скудном свете настольной лампы.

На фоне бязевой наволочки в дурацкие розовые цветочки его лицо казалось особенно чужим. Высокий лоб, резкие скулы, тонкий прямой нос, идеальный рисунок бледных губ и неожиданно темные брови и ресницы, за которые девы, не задумываясь, отдали бы несколько лет жизни.

– А мне нечего рассказывать. Он здоров.

Тёма достал из кармана эластичный мячик и принялся методично сжимать его в руке.

– Тёма, – резко развернулась, – не время для шуток.

– Да какие шутки, Сим? – мужчина приподнял светлые брови. – Здоров. И с кровью у него все в порядке, и с остальным тоже. Давай, признавайся, что он принял?

Серафима на автомате достала пачку, и только вытащив сигарету, опомнилась. Спине стало мокро.

– Так, – содрала с себя пуховик, бросила в неудобное кресло рядом со своим рюкзаком, – я гуляла с Айном. В сквере он сорвался и побежал. Когда нашла, он прыгал вокруг этого мужика, и мужик был ранен.

Тёма подошел, приподнялся на цыпочки, сверля Серафиму подозрительным взглядом: