– Теперь вижу, что не стоило. Ты эгоист, Игорь! Совершеннейший эгоист! Ты даже не сказал Виолетте Георгиевне о нашей ситуации, и она звонила мне сегодня. Ты представляешь, каково мне было?!
– Зачем мама тебе звонила?
– Ну, конечно, ты забыл! – она всплеснула ухоженными ладошками. – Завтра первое воскресенье месяца.
– Семейный обед, – Игорь произнес это так, будто речь шла о допросе у инквизитора.
– Разумеется, я сказала ей, что не смогу быть. Но из уважения к тебе не стала говорить почему. Ты не представляешь, как больно мне было разговаривать с твоей мамой, зная, что все уже не так, как раньше.
Судя по виду Игоря, дознание намечалось с пытками, колесованием и последующим четвертованием. Марина тряхнула головой и презрительно посмотрела на Серафиму.
– Может, завтра заодно представишь родителям свою новую избранницу. В состоянии шока принять такое, – она сделала ударение на последнем слове, – будет легче.
Серафима со свистом втянула воздух. Будто разбуженный этим звуком Игорь заглянул в налившиеся бурей глаза, увидел сжатые в кромку клинка губы и побелевшие пальцы.
– Марина, – он не смотрел на нее, так было проще, – уходи.
– Как? Ты даже нас не познакомишь? Это так невежливо, Игорь.
– Серафима, – рука протянулась через стол.
Марина удивленно хлопнула ресницами, но на рукопожатие ответила:
– Марина. Бывшая невеста Игоря, а вы?
– А я, – Серафима смяла наманикюренные пальчики, – его подавленная агрессия.
Кудрявая куколка открыла аккуратный ротик:
– Пусти!
А когда в ответ боль усилилась, завизжала, поливая ухмыляющуюся Серафиму дистиллированной матерщиной.
– Тебе конец! Ты поняла?! Тебя найдут?! Пусти меня!
Вокруг стали собираться люди.
– Серафима, – в голосе Игоря слышался рокот зарождающейся лавины. – Отпустите ее.
Капкан раскрылся и Марина с громким всхлипом вжалась в спинку дивана, баюкая ноющую руку.
– Ты! Ты! И ты, Игорь, – стремясь взять реванш, она набросилась на того, кто никогда не отвечал. – Твою женщину у тебя на глазах избивают, а ты! Кто ты после этого?
– Ты не моя женщина, Марина, – сказал он, едва сдерживая ярость. – Ты ушла и, это, пожалуй, лучшее, что ты сделала. А теперь исчезни из этого кафе и из моей жизни. Все вещи, которые ты забыла, я отправлю к тебе на квартиру. Уходи, Марина.
Она не сводила с Игоря широко распахнутых глаз, мягкий подбородок дрожал, а на концах наращенных ресниц трепетали слезинки.
– Я…
– Уходи, – от негромкого удара по столешнице звякнула посуда. – Молча.
И она ушла. Под перешептывание случайных свидетелей. Нарочито высоко задрав голову, балансируя на тонких каблуках, Марина шла к женскому туалету, чтобы там по-бабьи разрыдаться, проклиная советчиц, на разные голоса уверявших:
– Да на коленях он к тебе приползет, вот увидишь. С кольцом в зубах.
И она ведь видела. И букет. Розы, ее любимые жемчужно-белые. И кольцо в знаменитой голубой коробочке. Овальный бриллиант в платине. Заветные буковки с внутренней стороны ободка. И свадьбу. И медовый месяц. И… Что же делать? Что же ей теперь делать?!
До машины шли молча. Глухая тишина накрыла их войлочным колпаком, отгородив от суеты ярмарочного сборища. Игорь часто дышал, хмурился и чудом не налетал на прохожих. Не говоря ни слова он открыл багажник, помог Серафиме сгрузить пакеты и уже в салоне сказал негромко:
– Больше так не делайте.
Пристегивавшаяся Серафима отпустила ремень, развернулась, смерила мрачного, как дождливое небо, мужчину долгим внимательным взглядом.
– Меня задели, я ответила. Ваши дела с Мариной меня не касаются, но плевать ядом в мою сторону она не будет.
– Вы могли повредить ей руку, – с нажимом сказал Игорь.
В карих глазах тлели угольки недавнего пожара.
– Я могу сломать ей руку, – невозмутимо заметила Серафима, – но мне тяжело представить ситуацию, в которой я это сделаю.
– Вы… – Игорь снял очки, устало потер переносицу. – Это ужасно. То, что вы говорите.
Она рассеянно барабанила пальцами по приборной панели, между бровями залегла складка, а крылья носа нервно подрагивали.
– Игорь, я ценю вашу попытку пробудить мое коматозное человеколюбие, но сейчас не лучший момент.
Ровно десять секунд в салоне было тихо.
– Пристегнитесь, – наконец бросил Игорь, заводя двигатель.
Прикрыв глаза от облегчения, Серафима потянулась за ремнем.
Занеся в квартиру пакеты, Серафима объявила: сегодня день оливье, поставила вариться овощи и отправилась за недостающими продуктами. Дождь сменился мерзкой моросью, за день вода заполнила выбоины на уставшем от людей и машин асфальте, и нужно было держаться подальше от проезжей части, чтобы не попасть под грязно-коричневый душ. Потолкавшись между рядами в поисках горошка и соленых огурцов, предъявив внезапно бдительной кассирше паспорт, Серафима сгрузила в пакет покупки, распечатала новую пачку сигарет и отправилась домой.
По невидимым водным нитям, связавшим сегодня небо и землю, на город медленно стекали сумерки. Дома расцветали огнями, улицы щетинились светом фонарей. У подъезда несмотря на непогоду ошивался сосед Ванька и компания. Двое с ногами забрались на лавочку и плевали в собравшуюся под ней лужу. Третий грузно топтался рядом. Молодые и дерзкие оглашали округу заливистым ржанием.
– Симуля, – оскалился сосед, – угости сигареткой.