Жизнь навыворот - Страница 105

105

Макс сделал паузу, давая Серафиме время переварить неожиданную информацию. А когда градус вины в ее глазах стал удовлетворительным, начальник Второго отдела строго продолжил:

– И, самое главное, сделал то, до чего вы, балбесы, не додумались: поставил в известность Гаяне. А она уже прибыла с кавалерией. И скорыми. Хэппи энд!

Серафима скривилась. Знание, что она обязана жизнью – и не только своей – тому, кто влез к ней в квартиру и, судя по всему вообще начинал, как отрицательный герой, оказалось пилюлей горькой. И глоталась она, порядком раздражая и без того потрепанное самолюбие.

– И что теперь?

Услышать ответ было страшно. Разжалуют с выходной порцией стирающего память зелья? Не сейчас, конечно, сейчас Аргит не даст. Потом, когда он уйдет.

– А ничего, – пожал плечами Макс, и добавил, отвечая на вопрос в широко распахнутых глазах, – вычухаетесь и домой поедете.

– И… все?

– А ты благодарностей хотела? – ухмыльнулся он. – Так получишь. Сначала от Гаяне, потом от Влада. Я, так уж и быть, подожду следующего твоего эпического фейла.

– Не дождешься!

– Ну во-о-от, как веселиться, так остальные, а как последствия разгребать, так я! Но, раз ты у нас теперь такая сознательная, о том, что случилось никому ни слова. И о предмете, который вы с Аргитом прятали, тоже.

Максимилиан вспорхнул с кровати и поймал лицо Серафимы в капкан своих ладоней. И ей показалось, что за ртутным блеском радужки, мелькнуло сожаление.

– Ты никому не расскажешь, что произошло начиная с того момента, как получила сообщение о встрече. Ты потеряла сознание и пришла в себя в больнице.

Голова загудела, словно к виску прижали включенный фен.

– Макс, – она поморщилась, пытаясь справиться с подступившей тошнотой, – я, конечно, ступила сегодня, но, может, хватит обращаться со мной как с клинической дурой?

– Что? – он моргнул, и Серафима убедилась, что глаза у него все же голубые.

– Я понимаю, что все серьезно. Если споткнулась, упала, больница, амнезия – это официальная версия, ОК, так и буду говорить.

– Ты вообще как себя чувствуешь?

Он отступил на шаг и принялся рассматривать ее, как искусствовед ранее неизвестную картину ДаВинчи.

– Голова побаливает, а так, вроде, норм. Я, вообще, хз как себя люди после клинической смерти чувствуют. А что?

– Что, что, проявляю дружеское участие, – он легонько щелкнул ее по носу. – Вот, – принес от окна стул, – бди своего рыцаря, а мне работать пора.

– Макс? – она окликнула его почти в дверях.

– Ась?

– А что случилось с тем, который Любу, ту девочку из клуба…

– Неприятность.

– Трагическая?

– Фатальная.

– Спасибо, – улыбнулась Серафима, – за это, и за цветы, и вообще…

– За вообще принимаю в жидком виде, – кровожадно ухмыльнулся Максимилиан. – Адресок донорского пункта подбросить? – и, пока она подбирала подходящий ответ, исчез.

Серафима устало сползла с кровати, шлепнулась на мягкий стул и, не выпуская все еще неподвижной, зато теплой руки, достала из кармана телефон.

– Тема, привет, это я. Тут такое дело, не присмотришь за Айном пару дней? Да, так, небольшой трабл по работе…

Глава 52

Луна скреблась в окно острым когтем, заглядывала в прорези жалюзи, лила бледный свет на больничный кафель. Один особенно любопытный луч, запрыгнул на белое одеяло, покатился зайчонком, пока не коснулся мягкой лапой опущенных век. Путы странного, похожего на беспамятство сна лопнули, и луч провалился в синеву, которая, мгновение спустя, почернела. Аргит вспомнил.

Глухое эхо последнего удара.

Знакомую тяжесть в руках.

Пустые глаза.

И боль, словно наконечник боевого копья вошел куда-то в область сердца.

Боль осталась.

Аргит приподнялся на кровати. Больница, так называют подобное место. Именно в больнице он очнулся после смертельного танца с призрачными гончими. И увидел у окна печальную фигуру с черными, как крыло ворона, волосами.

Но сейчас жадный взгляд поймал лишь тени.

Она ушла. Как рано или поздно уходили из его жизни другие люди, случайно забредшие в земли Туата де Дананн. Только сейчас Аргит сына Финтина почему-то чувствовал себя домом без очага. Пустым и холодным.

Он не обратил внимания на шум воды, щелчок выключателя и, наконец, шуршание медленно открывающейся двери.

– Аргит, – этот голос заставил его замереть, – ты только лежи.

Он не поверил.

Смотрел, как она шла к нему, как танцевали на странной одежде лунный свет и тени.

Она улыбнулась – и от этой не виденной ранее улыбки в серых глазах вспыхнули серебристые искры. Серафима остановилась у кровати, толкнула его на подушку и со строгостью, которой мешали прорывающиеся в голосе смешинки, сказала:

– А вот теперь сам будешь лежать и становиться здоровым.

Ее руки были теплыми и пахли цветочным мылом.

– Има?

– Угу, – пальцы с выкрашенными в темно-синий ногтями зацепили прядь его волос.

– Ты…

– Живая, – она подхватила еще пряди и принялась ловко сплетать их.

Он видел складку между нахмуренными бровями, изгиб тонких губ, черные перья волос, но главное, слышал мерный стук ее сердца.

– Ну вот, – она довольно расправила тонкую косичку, – давно хотела сделать. И это тоже.

Серафима решительно наклонилась к нему.

И поцеловала.

И словно ухнула с разогретого, распаренного беспощадным июльским солнцем пирса в безбрежную синь. Когда первое мгновение обжигает, перехватывает дыхание, заставляет кожу подернуться мурашками. А потом прохладный кокон смыкается и ты падаешь, падаешь, падаешь, чтобы заблудиться в этом нигде. До сладкой боли, выбивающей из глаз непрошеные слезы. До судороги в непослушных пальцах. До всхлипа, которым заканчивается оттягиваемый до последнего вздох.

105